Несмотря на владевшую им злость, Голдейкер почувствовал, что его душевная боль внезапно стала столь велика, что ею пульсировала каждая клеточка его тела.

– Индия, я знаю тебя как свои пять пальцев, – сказал он.

– Спасибо, – отозвалась она. – А сейчас скажи мне, зачем ты пришел сюда? Если дело в Нэте, то с твоей стороны некрасиво…

– Я пришел пригласить тебя на поминовение Уилла. – Если Индия не заговорит о Нэте, можно сделать вид, пусть всего на мгновение, что того не существует в природе, решил Чарльз. – Я подумал, вдруг ты захочешь прийти.

Индия озадаченно нахмурилась.

– Но ведь заупокойная служба уже была. Перед кремацией.

– Ты не так меня поняла. Речь идет о памятнике. Мемориале. Состоится церемония посвящения. Я надеялся, что ты… – От волнения слова застревали у Чарльза в горле. – Я был бы благодарен тебе, если бы ты приехала.

– Куда?

– В Шафтсбери.

После этих его слов Индия как будто возвела вокруг себя защитную стену, гордо вскинув подбородок.

– Если это дом твоей матери, то я туда ни ногой.

– Нет, не там. Чуть ниже Бимпорт-стрит из земли бьет ключ…

– Где именно?

Чарли отмахнулся от ее вопроса.

– Не важно. Это чуть ниже дома Клэр Эббот. Мама сможет приходить туда – к источнику – в рабочие дни, если у нее вдруг возникнет желание вспомнить об Уилле или помедитировать.

Психолог откашлялся. Он никак не ожидал, что поддастся эмоциям.

– Это своего рода подарок от Клэр Эббот. Знак сочувствия маминому горю, – объяснил он. – Она даже пригласила дизайнера. Думаю, это будет пара скамеек и мемориальная плита с именем Уилла. Может, что-то еще. Подробностей не знаю. Пока шли работы, Клэр мне время от времени звонила. Сейчас все готово. Она под каким-нибудь предлогом приведет туда маму, а мы, остальные, будем их там ждать.

– А твой отец?

– Для мамы это было бы настоящей пощечиной, – презрительно фыркнул Чарли. – Нет, его не пригласили. Будут Клэр, Алистер, я… Я надеялся, что ты тоже придешь. Я искал Лили, чтобы пригласить и ее, но не нашел. Думаю, придут дамы из Женской лиги в Шафтсбери. Точно не знаю. Я лишь… Понимаю, наверное, я много от тебя требую, тем более сейчас, когда в кадре нарисовался твой Нэт…

Заметив, что женщина смягчилась, он умолк.

Голдейкеру было неприятно думать, что причиной тому была лишь жалость. Ничего, он как-нибудь это переживет, лишь бы она согласилась приехать в Шафтсбери! Они отправятся туда вместе, и он сможет провести с ней целый день. Он докажет ей… что-то… что-нибудь… то, что нужно доказать, чтобы она согласилась вернуться к нему.

– Конечно, я приеду, – пообещала Индия и протянула руку, но так и не прикоснулась к нему. – Поверь, Чарли, мне жаль. Я сильно переживаю. Ты же знаешь.

– Надеюсь, не из-за него, – сказал Голдейкер, кивнув на выход из церкви, возле которого Индию поджидал этот тип.

– Мне нет причин переживать из-за Нэта.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Сама не знаю.

За шесть недель до описываемых событий

Август, 10-е

Жительница Лондона, Рори Стэтем всегда приезжала в Шафтсбери с одним и тем же чувством: будто ее уносит течением прочь от цивилизации, туда, где ветер приносит из широкой заболоченной чаши долины Блэкмор зеленый песок, отчего сам город уныл зимой и слишком подвержен превратностям английской погоды всю остальную часть года.

Лично для нее все претензии Шафтсбери на красоту сводились к живописной, мощенной брусчаткой улочке под названием Голд-Хилл, причем этот короткий, спускавшийся вниз с холма «проспект» предлагал случайному туристу всего две достопримечательности.

Первая состояла в возможности усладить взор вереницей довольно симпатичных старых домиков, прилепившихся к склону холма. Вторая предлагала – тем, кто имел глупость спуститься по улице вниз, – совершить тяжкое восхождение назад, в центр городка к церкви Святого Иоанна. В ясный день отсюда, с асфальтовой дорожки так называемого Паркового променада, открывался изумительный вид на чашу Блэкморской долины. Оттуда можно было увидеть даже далекие зеленые бугорки холмов Хэмблдон и Балберроу, а еще дальше – меловые гребни и известняковое плато острова Пурбек, лежащего в тридцати пяти милях от этого места. По мнению Рори, ничего другого заслуживающего внимания в городе не было.

Клэр Эббот всегда утверждала, что этот вывод ее редактора был полной чушью. Мол, на рыночной площади в центре городка есть вполне приличная средневековая церковь, а рядом с нею – ратуша, которая, хотя и была построена в XVIII веке, по крайней мере, выглядит достойной соседкой старинного храма.

Ах да, еще – хотя там и имелось великое множество благотворительных магазинчиков для такого маленького города, в Шафтсбери были также и пабы, чайные, отель, супермаркет, магазины одежды и полицейский участок. Все, что нужно для жизни, утверждала писательница. На все настойчивые вопросы Виктории о том, как Клэр может проводить столько времени в этом захолустье, когда у нее есть дом в Лондоне, та обычно отвечала коротким:

– Потому что это не Лондон, Рори.

После чего добавляла, что само отсутствие в Шафтсбери лондонских соблазнов или – «чего уж тут говорить!» – даже тех немногих, какими мог похвастаться Шерборн, и есть та самая причина, почему она предпочитает жить здесь. И вообще, заявляла она не раз, король Альфред правильно поступил, когда решил основать здесь город. Тот стоял на стратегически важном месте и был прекрасно защищен уже тем, что отсюда можно было издалека увидеть приближение врага.

Когда же Рори спросила подругу о том, от каких врагов прячется здесь она сама, та рассмеялась и сказала, что ее единственные враги обитают у нее в голове. Мол, стоит ей сесть за письменный стол, как они поднимают страшный шум, мешая ей работать. Но ветер их всех перекрикивает, добавила она.

Редактору было нечем на это возразить. Ветер здесь и впрямь был еще тот. Дом Клэр на Бимпорт-стрит, в западной части городка, был обращен фасадом на юго-восток. И хотя просторная лужайка перед ним давала возможность понежиться на солнце, сидя в старых садовых шезлонгах, сад позади дома страдал от того же, что и весь Променад, – от безумного ветра, насквозь продувавшего всю долину. Налетая один за другим, его порывы разбивались о заднюю стену дома Эббот. Задним садом можно было пользоваться лишь в самую хорошую погоду. Все остальное время он, как и сам город, был жертвой своего местоположения и особенностей рельефа.

Подъехав к дому Клэр, Рори открыла чугунные ворота – знак того, что дальше простираются частные владения. За воротами к стоянке для гостей вела короткая подъездная дорожка, а дальше располагался гараж, где стояла старенькая «Джетта» писательницы. Сейчас, в разгар лета, в листве дубов, что росли между домом и улицей, не было ни ветерка. Стэтем вылезла из своего «Фиата» и шагнула к задней двери, чтобы достать из машины переноску с Арло. Выпущенный на свободу пес принялся с радостным визгом носиться по лужайке, обнюхивая землю и «помечая» цветочные клумбы.

Стоял прекрасный день – теплый, ясный, сухой и безветренный. По прогнозам, завтрашний день ожидался такой же, если не лучше. Что было просто замечательно, потому что назавтра планировалось открытие мемориала, который Клэр создала в память о младшем сыне Каролины Голдейкер.

Рори и Арло приехали в Шафтсбери по случаю этой «церемонии», как ее назвала Эббот. Редактор не имела представления, что это будет, и, если честно, предпочла бы уклониться от этого мероприятия. Слишком много было у нее неотвеченных вопросов о том, что касалось Каролины Голдейкер, и все они вызывали у нее нехорошие мысли.

Но Клэр проявила настойчивость. Когда же дело касалось Клэр, Виктория обычно сначала колебалась, а потом уступала.

– Скажем так, я хотела бы видеть тебя здесь в качестве моей подруги, – сказала писательница. – Пожалуйста, пообещай, что приедешь, Рори. Потом мы могли бы… ну, не знаю… например, прокатиться в Чезил-Бич. Или в Корф-Касл? Или возьмем Арло и прогуляемся до замковой горы? Как скажешь. Называй свою цену.