– Не считая того, кто ее убил, – парировала Голдейкер. – Если, конечно, ее вообще убили. Потому что вся эта история про нечто, ставшее причиной ее сердечного приступа… Это, кстати, сказала мне ваша дамочка-сержант. И что же это такое, могу я поинтересоваться у вас?

Она говорит так, будто смерть Клэр для нее – личное оскорбление, подумал Линли.

– Именно затем я и пришел к вам, – ответил он. – Мне нужны отпечатки ваших пальцев, чтобы исключить вас из числа подозреваемых. Упаковка вещества, ставшего причиной аритмии, а потом и сердечного приступа, повлекшего за собой смерть Клэр Эббот, несет на себе три набора отпечатков пальцев. Мы сейчас устанавливаем, кому они принадлежат.

– И вы полагаете, что одни из этих отпечатков – мои?

– Это обычная процедура, миссис Голдейкер, – спокойно повторил инспектор.

– Ну конечно, что еще вы можете мне сказать! Но неужели вы и впрямь считаете, что у меня была причина убивать кого бы то ни было?

– Вещество, о котором идет речь – яд, – было обнаружено в зубной пасте. Сегодня мы выяснили, что это была зубная паста Клэр. Поскольку вы были вместе с нею, когда она умерла…

Томас не договорил – этому помешало выражение лица Каролины Голдейкер. Если сначала на нем читалось раздражение, то теперь на смену ему пришел ужас, или, по крайней мере, хорошая его имитация.

– В чем дело? – спросил полицейский.

– Это моя, – в голосе его собеседницы слышалась неподдельная тревога.

– Зубная паста?

– Да, о, боже! – Каролина покачнулась. Индия поспешила шагнуть к ней.

– Садитесь, мама, – сказала она, отодвигая от стола стул.

Голдейкер послушно села. Когда она заговорила, взгляд ее был прикован к набору для снятия отпечатков пальцев.

– Клэр забыла свою, – стала рассказывать она. – Да, мы с нею поцапались. Да, я признаю, что мы с нею поцапались. Я тогда страшно устала; она же поклялась мне, что вечер не затянется дольше десяти. Но он затянулся. Еще до того, как мы поссорились, она вспомнила, что забыла захватить с собою в Кембридж зубную пасту, и я дала ей свою. На время, а не насовсем. Но потом между нами вышла бурная ссора, разговор пошел на повышенных тонах, и я ушла от нее. Я даже замкнула дверь между нашими комнатами, потому что в тот вечер не хотела больше иметь с ней ничего общего. Подчас она бывала просто невыносима, сплошное самомнение… Теперь, надеюсь, вам понятно, что случилось? Потом я вспомнила, что у меня нет зубной пасты, и позвонила портье, спросила, нет ли у них набора для постояльцев или как они его называют. Но его не оказалось, так что я осталась без пасты.

С этими словами Каролина положила руку на свою мощную левую грудь, как будто собралась принести клятву, что все сказанное ею – сущая правда. Однако вместо слов клятвы она изрекла нечто иное:

– Мне дурно, Индия, дорогая… Воды, если можно.

Хозяйка дома достала из холодильника бутылку минеральной воды и налила ей стакан. Прежде чем выпить, ее гостья внимательно оглядела стакан и его содержимое, а затем пристально посмотрела в лицо Эллиот, как будто опасалась, что бывшая невестка, того и гляди, отправит ее на тот свет на глазах у инспектора Скотленд-Ярда. Однако воду она все же выпила.

– Мое сердце стучит как молот, – заявила она. – Дайте мне минуточку отдышаться.

Все остальные не сводили с нее глаз.

Что бы она на самом деле ни чувствовала, было видно: Каролина Голдейкер судорожно обдумывает последствия того факта, что ей принадлежало нечто такое, что впоследствии стало причиной смерти другой женщины. И более того – это «нечто» она вручила ей лично.

– Теперь вы понимаете, что произошло? – сказала наконец Каролина. – Умереть должна была я.

Октябрь, 19-е

Алистер добрался до дома Шэрон лишь в семь сорок. Косые солнечные лучи уже упали на прилегающие поля, и теперь капли росы, пригнувшие тяжелые колосья к земле, сверкали и переливались в лучах солнца, как бриллианты. Маккеррон впервые за много лет доверил загрузку фургонов своему помощнику и троим водителям, которые затем должны были развезти свежую продукцию пекарни по магазинам. Но, несмотря на это, никакого раскаяния, никаких угрызений совести их начальник не испытывал.

Наоборот, когда он остановил машину у фермы, неприметно примостившейся среди сельских домиков Черч-роуд, ему было на редкость хорошо. Шагая к входной двери, Алистер позволил себе пару безумных фантазий. Он был мужем, который возвращался к ожидавшей его жене, а на плите уже скворчал завтрак. Эта жена вставала в половину седьмого, чтобы накрыть для него на стол. Вот и сейчас, стоило ему вставить в замочную скважину ключ, как она уже приготовилась услышать его шаги по каменному полу.

Маккеррон позвонил Шэрон уже в следующее мгновение после того, как Каролина захлопнула за собой дверь. Он сказал ей, что жена уехала в Лондон, и при этом постарался, чтобы голос не выдал его надежд и ожиданий – или что там ей могло прийти в голову.

– Что-то случилось, Алистер? – спросила его помощница. – Ты поссорился с Каролиной?

– Можно подумать, бывают моменты, когда мы с нею не ссоримся! – ответил Маккеррон. – Она уехала к Чарли. Там она якобы будет в безопасности.

– А с тобой она разве не в безопасности?

– Выходит, что нет.

– И что ты намерен делать теперь?

– Быть с тобой, что же еще?

Сначала Холси ничего не сказала, и Алистер подумал, что ляпнул лишнее. В минуты одиночества он слишком долго размышлял о будущем, которое все чаще и чаще представлял рядом с этой женщиной.

– Но ведь она уехала не насовсем, – сказала она наконец. – Это всего лишь кочка на дороге.

– Меня уже тошнит от этих кочек на дороге, – сказал ее друг.

– Какая жалость, что я не могу сгладить их для тебя, мой дорогой!

«Мой дорогой», – эти слова проникли ему в душу и поразили в самое сердце – которое принадлежало ему настоящему, а не прошлому.

– Не хочешь приехать на ужин, Алистер? – спросила она.

– С удовольствием.

И он приехал к ней, а поужинав, они легли в постель. Маккеррон встал в половине второго, с тем чтобы к двум часам уже быть в пекарне, и у него слипались глаза, потому что он почти не спал. А не спал он потому, что не хотел спать.

Холси тоже почти не спала – не больше пары часов. Она проводила любимого до двери, вручив ему в дорогу термос с горячим кофе, чтобы он не уснул. И вот теперь он вернулся в Торнфорд. Шэрон сейчас наверняка в постели, пытается наверстать несколько часов сна.

Алистер не удержался. Он знал, что, сидя за столом в ожидании завтрака, который она для него готовила, будет тосковать – да-да, именно тосковать! – по прикосновению ее рук, обнимающих его за шею. Сказать по правде, ему достаточно было лишь прикосновения и не требовалось никакого завтрака. Только это прикосновение – и все.

Войдя в дом, Алистер тотчас же уловил аромат кофе. Шагнув в кухню, он увидел, что стол уже накрыт для двоих, а на столовые приборы падают через окно лучи утреннего солнца. На каждой тарелке поблескивала половинка грейпфрута, а между ними стояла картонка с кукурузными хлопьями, кувшин молока и сахарница. В тостере на тумбочке торчали два ломтя хлеба из его пекарни, перед тостером стояла миска, в которой лежали четыре яйца, а рядом – на сковородке – были аккуратно разложены с полдесятка ломтиков бекона.

Можно сказать, иллюстрация семейного блаженства. Любящая женщина собралась приготовить ему завтрак. Нет, лучше он займется им лично. Пусть для нее станет сюрпризом, когда он с подносом в руках войдет к ней в спальню.

Разбив в миску четыре яйца, мужчина шагнул к тумбочке, чтобы выбросить в мусор яичную скорлупу. Вот тогда-то он и увидел ее в окно. Она уже встала и, полностью одетая, сидела под деревом лабурнума в одном из двух садовых кресел. Сейчас дерево стояло без листьев – элегантное, высаженное из соображений безопасности в грунт, лишь когда подросли дети – словно слезы, роняя на лужайку свои тонкие, ядовитые коричневые стручки. Шэрон трогала один такой стручок. При этом взгляд ее был устремлен куда-то далеко за пределы сада – на поля соседней фермы, где паслись овцы.